Пространство бессознательного расположено между двумя полюсами, двумя устремлениями: жизнь и смерть, Танатос и Либидо. Совершая какие-то поступки в реальной жизни, человек может быть подталкиваем изнутри импульсами от любого полюса. Эти импульсы могут символизироваться - переводиться в слова, в искусство, в творчество. А могут отыгрываться в действиях разной степени адекватности.
На пограничном уровне преобладает энергия от какого-то одного полюса. По преобладающему типу энергии оценивается тяжесть расщепления.
Люди, наполненные Танатосом, испытывают разного рода удовольствие от выражения агрессии. Они могут продолжать считать внешний мир причиной и источником их злости. И они будут мстить ему, "восстанавливать справедливость", порицать и наказывать. Они могут жёстко критиковать, совершать манифестационные суициды и резать себя, участвовать в судах Линча разных видов, "резать правду-матку" без оглядки и напролом. В личной терапии они склонны проецировать на терапевта злобного, равнодушного, некомпетентного монстра и бороться с ним, наказывая и обличая.
Дополнительная сложность заключается в том, что человеку сложно увидеть истоки своей агрессии в себе самом, и он может диссоциировать своё состояние сразу же в момент нападения, и не быть в состоянии выйти в наблюдательную позицию и что-то увидеть. Для поддержания хрупкого внутреннего самоощущения, человек продолжает сохранять иллюзию о нападающем терапевте, и ему легче уйти из терапии (в исключительных случаях - из жизни), чем встретиться со своей злостью, болью и потребностью в другом.
Человек, наполненный Либидо, конечно, может быть приятнее в общении. В том смысле, что он не получит удовольствия, задев вас своими резкими словами. Но и он может агрессировать - в качестве защиты от возможной приближающейся близости. Он может проецировать на других ощущение, что его не любят, отвергают, не хотят с ним дружить и общаться. Не потому, что он хочет сделать им больно, а потому что боится сам испытать боль. В терапии он может не подвергать терапевта разрушительным нападениям и угрозам, но он не будет верить вашему хорошему к нему отношению, будет отталкивать, сомневаться и даже устраивать порой истерики. Внутри него сидит маленький недоверчивый ребёнок, ждущий, кто же придёт спасти его и напуганный сказкой про волка и козлят. Ему так сильно хочется любви, что он обжигается одной только мечтой о ней.
При встрече с вихрями Танатоса и Либидо терапевт стоит в центре бессознательных процессов, как между Сциллой и Харибдой, пытаясь выдерживать штормовые ураганы и палящий зной. Самое печальное - с переменным успехом. Ничто не гарантирует, что человек удержится в терапии. Самый устойчивый терапевт - ничто без связи с маленьким внутренним тружеником клиента, который снова и снова приводит человека в кабинет, сажает в кресло и заставляет спускаться в бездну, вооружив только фонариком любопытства и страховочным тросом терапевта. А терапевт, между тем, сидит на краю этой бездны и в своей внутренней медитации должен успевать не только отслеживать путь клиента на своём внутреннем навигаторе, но ещё и отгонять собственных, скажем так, нехороших существ, норовящих вцепиться в самый неподходящий момент.
Интересно, если увидеть защищенных внутренних терапевтов-мастеров во время работы - на что они будут похожи? На крабов в непробиваемых панцирях? На воинов в блестящих доспехах? На раскаленное солнце? На луч света? На зеркало для медузы Горгоны? Или вот - на поток воды, омывающий дерево?